Образ
Первое впечатление – добродушный увалень, что широк в плечах, да умом не блещет; если повезёт, вы познакомитесь с ним на прокуренной кухне, и Арам одарит вас приветливой пёсьей улыбкой, напоит чаем и после продолжительного, пусть и не слишком сытного обеда споёт что-нибудь непременно живое, весёлое. Если повезёт меньше, первое знакомство состоится в больнице, и память о нём постепенно сотрётся – госпиталь не дарит приятных воспоминаний.
Идеальное воплощение фельдшера – крупный, коренастый, с сильными руками; такой способен и вывих за секунду вправить, и особо разбушевавшегося нелюдя удержать, и чуть ли не коня на скаку остановить; действительно способен – но только если для того будет особая необходимость и если невмешательство приведёт лишь к ухудшению состояния пациента: Арам категорически не приемлет насилия без причин. Где можно, он действует самыми мягкими и деликатными методами, убеждает, объясняет на пальцах, терпеливо повторяет раз за разом до тех пор, пока не будет услышан.
Он излучает спокойствие и чувство полной безопасности – последнее в Союзе встречается редко, а для представителей медицины и вовсе экзотика: поди найти доктора, при появлении которого не хочется спрятаться под кровать! Защемило нерв, продуло шею, у малыша колики, а жизнь кажется пресной и лишённой смысла? Арам Лезов примет и выслушает, не станет кривиться презрительно, называя проблему надуманной (Ведь беспокоит? Значит, есть повод лечиться), посоветует адекватное лечение (посетовав, что настоящих лекарств у него нет, предложит настойку боярышника или там пожевать чайный гриб), активно посочувствует, улыбнётся напоследок и пригласит приходить ещё. Даже если пациент не в больницу, а к нему в коммуналку пришёл. Даже если в три часа ночи.
Понятие личных границ аралезам, видимо, не объясняли, а если и объясняли, то конкретно этот ушами прохлопал: Арам практически никогда не отказывает нуждающимся в просьбах – в пределах разумного, господа, и будет вам счастье – и практически никогда не выставит просителя за дверь. Занять? Займёт, было бы чем! Отчаянно экономить, подсобрать талоны да и обменять их на свитер, чтобы подарить печальному соседу через дверь? Легко! Никак не может отказаться от собственных патриархально-шовинистических убеждений, в угоду которым он помогает женщинам и детям, даже если первые способны одной рукой переломить хребет дракону, а последние размером с грузовик. Охотно переводит через дорогу бабулек и слушает по вечерам длинные и запутанные рассказы дедулек; народ поначалу чурался доброхоту («Поди сумку стырить собрался, мерзавец?»), затем пообвык и даже начал с Арамом здороваться.
Помогать он любит, принимать благодарность – тоже; светится довольством, когда его хвалят – ласковое слово и псу приятно, - однако ни за что не возьмёт материальное поощрение за свои труды. Разве что с тем, чтобы отдать подарок кому-либо более нуждающемуся. Искренне и нежно любит и старается баловать детвору, а потому большую часть имеющихся средств тратит на еду и редкие игрушки для обитателей сиротского дома, где он известен как постоянный гость (обратите внимание на разницу между гостем и клиентом).
А вот трясти кулаками Арам Лезов не любит – в драках его заметить никому не удавалось, и при этом вовсе не потому, что прячется хорошо. Убеждённый пацифист, принимающий жизнь такой, какая она есть, и уважающий чужие жизни, пусть даже не похожие на его собственную, он говорит, а не вступает в бой, убеждает, а не кусается, ищет компромиссы, а не заточку в кармане, и точно не станет биться за себя или за кого-либо ещё. Оскорбить его практически невозможно – не обижается, задеть за живое – только зря потеряете время: Арам улыбнётся, пошутит в тему и пойдёт дальше заниматься делами; приглашать его принять участие в народной забаве «стенка на стенку» тоже бессмысленно – такого удовольствия он не понимает. Если на улице его остановят эльфы, покажет пустые карманы и предложит вместе поискать драгоценности («А вдруг они там есть, а я не знаю?»); если к нему полезет какая-нибудь кровососущая тварь, поинтересуется, сколько капель крови отлить, и даже поделится. Впрочем, вряд ли ночные охотники пожелают завалить фельдшера, к которому они же периодически ходят зализывать раны.

Биография
Некогда он, помнится, был красивым псом с огромными крыльями за спиной, способными поднять его высоко над Армянским нагорьем, туда, откуда сами горы видятся крошечными напёрстками. Там они с состайниками резвились в облаках и спускались на землю, когда чуяли кровь, чтобы зализать раны людям и вернуть к жизни погибших в бою. Ни сильный ветер, ни град не были способны сбить его с курса, и грозный его лай отдавал раскатами грома.
Он помнит густой запах стаи, а ещё - озона – буря не над ним, а под ним, - шелест перьев на ветру и пустоту под лапами, а более не помнит ничего.

Оказался на заснеженной опушке, голый и синий от холода. Мелькнула мысль, что прежде и снег, и холод были, но не такие обжигающее, пронизывающие до мозга костей, а ещё – что кожа его на удивление гладкая и куда-то девалась большая часть шерсти, а ещё – что это неправильно; затем он зашатался и повалился снег, сбитый с толку сместившимся центром тяжести. Вместо крепких лап были непонятные конечности, и куда, скажите на милость, исчезли крылья?! Попытался было встать, да снова упал – две лысые ходули были такими ненадёжными, так и норовили поскользнуться на льду.
Поначалу он полз. Затем пришла грациозная лань, уставилась на него бархатными глазами и оскалила зубастую пасть, и вот тогда-то он встал и побежал, причём для умирающего от мороза – на удивление резво. Возможно, помогал тот факт, что лань следовала за ним и не особо-то отставала.
Его нашли егеря у самой кромки Леса – шли навстречу новой наживе, а получили обнажённого орущего мужика. Что ж, в жизни случаются и огорчения. Лань отогнали, мужика облачили в драный вонючий тулуп, накачали горячим пойлом и отвели в администрацию, где он честно пытался сообщить паспортистке своё имя, да только стучал зубами так сильно, что получил замечательный русифицированный вариант – Арам Лезов. А заодно и уютную койку в коммунальном доме, книжечку-паспорт и ужасающую фотографию в оном; хоть и замёрз, но, помнится, ещё успокаивал тогда Циклопа, что и вовсе не кривая выдалась фотография, а вполне себе ничего. Сразу мастера своего дела видно.
В коммуналке Араму сразу понравилось: во-первых, тепло, во-вторых, шумно, в-третьих, многолюдно (прямо как в стае), а ещё там чудесно пахло едой! Да и с соседями ему повезло – один был оборотнем, страдающим из-за болей при превращениях и очень-очень тёплым, второй – гномом-скупердяем, использовавшим вместо подушки банку с монетами, которые и пересчитывал практически всё свободное время. Мерное звяканье старых монеток, редкие вставки гномьего мата («Твою ж мать, где ещё четыре копейки?!») и басовитый оборотниченский храп помогали Араму не сойти с ума, пока он валялся в кровати с пневмонией и медленно, но верно шёл на поправку.
Когда собственное здоровье удалось наконец собрать по крупицам, он отправился на биржу труда; жрать к тому моменту хотелось невыносимо, а постные луковые бульончики, которыми Аралез питался всё это время по милости соседей, уже начали видеться ему в кошмарных снах. Нет, само блюдо нормальное, но не настолько, чтобы выживать только им. Оставшиеся от прошлой жизни таланты определили его дальнейшее будущее однозначно – в больнице всегда остро не хватало персонала, а крупный мужик с целебной слюной наверняка пригодится по хозяйству. Арам сделал большие глаза и предупредил, что в медицине, кроме своих пёсьих умений, он полный ноль, на что скучающая сотрудница пожала плечами и посоветовала полистать пару книжечек.
Врачебные будни с головой накрыли Арама – не сказать, чтобы от посетителей прямо отбоя не было, но сидеть без дела ему не приходилось: если выдавалась свободная минутка, он либо заполнял очередные важные бумажки, либо с крейсерской скоростью поглощал имевшуюся в наличии медицинскую литературу. Мало что понимал в последней, естественно, поэтому тенью ходил за более опытными коллегами и расспрашивал. Иногда присутствовал на операциях и наблюдал за действиями эскулапов; не сказать, чтобы те работали безукоризненно, но негативный опыт – тоже опыт. Периодически превращался, чтобы помочь в исцелении ран, а заодно и поднять боевой дух угодившим в передрягу ребятишкам, затем понял, что в человеческом обличии этот дар тоже работает, но превращаться продолжил уже ради собственного удовольствия.
Постепенно новость о новом фельдшере распространилась по сарафанному радио, и вот уже рабочий день Арама начинался не в шесть, а тогда, когда в его комнату постучатся, и заканчивался не в десять, а когда как. К нему приходили на работу и домой – соседи поначалу смотрели косо, однако появившиеся на их общем столе съедобные изыски изменили их отношение к делу, а гном так и вовсе вызвался помогать, - его просили самому прийти к пациенту (Арам никогда не отказывал), и ему были преимущественно рады – рады настолько, что иногда баловали едой или полезными в быту вещами. Поначалу Аралез отказывался принимать такие гостинцы, а затем приспособился передаривать их тем, кому то нужнее будет, либо обменивать во «Всячине» – по самому невыгодному курсу – на тоже дребедень, но уже иного сорта.
Пожил. Пообвыкся. Завёл великое множество знакомств, протоптал тропинку к детскому дому, скупил едва ли не половину игрушек Союза, а в процессе освоил тысячу и один рецепт блюд только из воды и хлебушка. Как ни странно, новой жизнью не тяготится: жильё есть, работа тоже, а чего ещё можно желать; изредка, правда, тоскует по запаху озона и чувству пустоты под лапами, но к утру это обычно проходит.